Уголь или Жизнь: история одного противостояния

От Редакции: Сегодня мы публикуем интервью-рассказ, для написания которого автору — кемеровчанину и члену партии РОТ ФРОНТ — пришлось отправиться в пусть и не очень дальнее, но непростое по зимним временам путешествие — в «А-треугольник». Треугольник этот хоть и не Бермудский, но дела в нём тоже творятся чудные: километры на карте обращаются в сотни метров на местности, «коммунист» (от КПРФ) и бескомпромиссный борец с угольными разрезами вдруг превращается в депутата от ЛДПР и соглашателя с угольщиками… Впрочем, обо всём по порядку. Слово автору.

Побудило меня поехать в Алексеевку то обстоятельство, что получил я как-то по whatsapp сообщение с записью аудиорассказа, повествующего о противостоянии жителей поселков Апанас, Алексеевка и Ананьино с владельцами угольных разрезов, поставившими прибыль от добычи угля выше возможности жить в этих поселках, выше существования природы, плодородных слоев почвы, тайги, рек, воздуха. Упоминалось в повествовании и о “кузнецких партизанах”, слухи о которых бытуют в этих местах. Распространяются листовки от их имени, горит на разрезах техника, происходят аварии. Одни считают, что «партизаны» реально существуют и борются на стороне протестующего населения, другие считают, что это провокации самих угольщиков, — и непонятно, что из этого правда. Не дает ответа на этот вопрос и упомянутый аудиорассказ. Впрочем, не в поиске этого ответа я приехал. А для того, чтобы встретиться с авторами, активистами борьбы против разрезов, Владимиром Горенковым и Сергеем Шереметьевым. Я рассчитывал записать их рассказ в лучшем качестве, чем надиктовано было на телефон Владимиром, а еще подготовил некоторые вопросы. Можно ли считать это интервью, не знаю — я не журналист. Мне самому интересна история борьбы, и считаю своим долгом поделиться ею с как можно большим числом читателей.

Сопровождал меня в поездке и указывал дорогу старый активист РОТ ФРОНТа Сан Саныч. Посоветовал взять с собой лопаты — вдруг застрянем и придется выкапываться. “Прошлый раз, — рассказывает Сан Саныч, — поехали к ребятам, спустились-то нормально, а обратно подняться сразу не получилось. Была оттепель, дождь, затем приморозило, гололед. Выпал снег, и лед немного припорошило. Но когда возвращались, работал грейдер, он-то снег убрал, оставил ледяную корку. Нас по ней юзом в сугроб и стащило, пришлось копать, и только со второй попытки кое-как смогли преодолеть лёд, хоть и колеса шипованные. Вопрос — что он там чистил?”. “Наверное, разрез видимость заботы о людях создает: мол, чистим же вам дороги.” — ответил я. Сам же рассчитывал на шипы, полный привод и блокировку. В наших краях много разных машин увидишь, но за пределами города, где кончаются трассы, “Нива” — королева. Но послушался, лопаты захватил.

После Листвягов кончилась трасса, начались технологические дороги, “стиральная доска” с мелкой угольной крошкой и пылью, поднимающейся несмотря на снег. Пришлось отключить внешний приток воздуха. Заболтавшись с Сан Санычем, пропустили один поворот и уперлись в шлагбаум и будку охраны разреза. Сразу же сориентировались, развернулись. Сан Саныч обратил внимание:

— Смотри, как охрана всполошилась, как взглядом провожают, — указал он на трех человек в черной форме ЧОПа у шлагбаума.

— Видимо, боятся, что мы — разведка «партизан», — ответил я.

— Партизан тут они все боятся…

Доехали без происшествий, лопаты не пригодились. Вот и Алексеевка: несколько узких улочек, обычные поселковые дома, построенные по-разному, но не разрушенные избы, как представлялось.

— Здесь 146 домов. Из них 17 нежилых, из которых два или три брошенные, остальные — в продаже. В каких-то домах живут постоянно, а в каких-то только летом, зимой — в городе, — пояснил Сан Саныч.

А ведь в городе бытует мнение, что там уже мертвые деревни в несколько дворов, остальное все заброшено и разрушено.

Вот и дом Сергея Шереметьева. Возле забора изрядно поеденная ржавчиной “Нива”. Когда хозяин и хозяйка нас встретили, то я увидел, что дом простой, деревенский, со сквозной верандой, одна дверь выходит к калитке, другая в огород. Внутри дома тесная кухонька с ведрами, флягами и прочими хозяйственными принадлежностями, на выходе из неё, в гостиной, — печка, которую хозяева как раз собирались затопить. Скромное убранство, стол, стулья, небольшой диван, шкаф с книгами, божница с иконами. По дому по-хозяйски разгуливают кошки и маленькая собачка. Вот так живет “проплаченный” — если не жидорептилоидами с планеты Нибиру, то штабом Навального, ни больше ни меньше — “протестун” и смутьян Сергей Шереметьев. Про штаб Навального я узнал позже, когда мне его супруга Оксана показала СМС, которые приходят на её телефон с неизвестных номеров, с угрозами и оскорблениями. Сам Сергей — член РКРП, партии, которая никогда ни в чем подобном замечена не была, да и при желании не смогла бы ничего “проплатить”.

Расположился я на диване в гостиной, то есть разложил и настроил там аппаратуру, проверил микрофон. Решили ждать Владимира Горенкова, который должен был надиктовать рассказ. Сразу понял, что условия немного неподходящие. Хозяйственный шум (не могу же я просить хозяев оставить дела и соблюдать тишину, если в своем доме работа нужна всегда и постоянно), кошки, собака, собачий лай с улицы — все это не соответствует “студийным условиям” работы. Тем более, Владимир говорил, что приехать может ненадолго. Я решил задать вопросы Сергею, но этого не понадобилось. Рассказ он начал сам — видно, что ему скрывать нечего и сам заинтересован, чтобы о происходящем в этих местах знало как можно больше народу. И я включил запись.

Сергей Шереметьев:

— Активные действия начались в 2017. До этого, в 2010-2013 были локальные конфликты, без объединения. В 2010 году под нас начал копать разрез «Бунгурский-Северный». Мы потребовали от них документы, регламентирующие границы работ, которые, как оказалось, проходили под самой деревней. То есть тогда мы впервые пошли против планов угольщиков. До этого та же судьба постигла Тайлеп (посёлок в Новокузнецком районе Кемеровской области – прим. ред.), но там людей просто закошмарили. Позже, в 2017-м, из Тайлепа присоединились к нам люди, но только одна семья.

В общем, потребовали документы. Сначала мы, конечно, писали письма: в природоохрану, прокуратуру, надеялись на большое начальство — что приедет, и как их всех вздрючит! Но те на этом только нагревались. Любая жалоба в контрольные органы рассматривается последними как источник обогащения. То есть с предприятия можно поиметь солидные суммы, а «для отмазки» выписать им штраф тысяч на десять. А те как копали, так и продолжают копать.

Когда мы документы потребовали от «Бунгурского-Северного», они сдуру и дали нам — и лицензионные соглашения, и проекты. Еще и наобещали нам всего: воду провести, фонтаны, праздники… А в документах мы увидели фальсификацию расстояний. На самом деле расстояние до границы разреза 300 метров, а по документам — 1700 до Алексеевки. Говорят: «Закон нам позволяет работать вблизи от населенного пункта, санитарная зона может быть от 100 м до 1 км”. Тогда как в законе четко сказано, что от карьера, где идет добыча – не менее километра, от отвала — 500 м, от погрузки – 300 м, очистные сооружения – не менее 100 м. А тут у них получилось, что карьерная выемка – в 300 метрах от поселка. Впредь руководство разрезов такие ошибки не совершало — то есть документацию не показывали. Начальство так и говорило: «Нам ФСБ не разрешает предоставлять документы». Так же было с поселком Рассвет: его вообще в документах не указали. То есть разрез прямо на территории поселка.

Вот так, вместе с рассветовцами, начинали протестовать. Была у них активистка такая, Соколова. Женщина уже в годах, так на нее нападали работники разреза — прямо на землю валили. Она и через Москву пыталась бороться, ездила. Потом начались суды.

Мы же пошли на разрезы: пытались останавливать работы, заходить в зону взрыва и тому подобное. И за четыре года сумели остановить работы: участок законсервировали. Конечно, потом говорили, мол, это все не из-за людей, не из-за протестов… они не сознаются никогда, что в этом причина. Как всегда, «гранаты у них не той системы».

Затем участок выставили на продажу, и два очень жадных до холявы человека, Гагик Сукиасян и Андрей Халезин -, один бизнесмен в строительстве, другой прокурорский сынок — купились. Им еще наплели, что пласт вскрытый, просто водой затопленный. Откачиваете воду, и вот вам уголь. А какой дурак вскрытый пласт оставит? Там выгребли все, что можно было. Консервация действовала до 2020 года, то есть с 1 января 2020 года они должны были начать работать. В 2019 они уже пригнали экскаватор (который якобы потом подпалили «партизаны»). А денег-то у них немного. В аренду им технику никто не дает, а самим покупать – риск большой, вдруг работать и не получится. Тем более, Цивилёв обозначил в выступлении свою позицию по разрезам. (После многочисленных акций протеста и записи видеообращения к руководителю региона на пресс-конференции губернатора С. Цивилёва прозвучало обещание не допустить добычу угля на «Апанасовском» — ссылка автора)»

Затем Сергей показал спутниковые карты, на которых исчерпывающе все видно. В масштабе планеты таких темно-зеленых пятен немного, на всех континентах. И тайга Кузбасса — одно из таких мест.

Но если приблизить карту до масштабов района, когда читаются названия “А-треугольника”: Ананьино, Алексеевка, Апанас, — четко вырисовывается серое пятно. Такими пятнами покрыт весь Кузбасс. Это — разрезы.

— Киселевск, Белово — везде идут пласты, всё изрыто, — комментирует карту Сергей. — Самый крайний — это как раз апанасовский участок. Но пласты идут дальше. Если их не остановить здесь — они разроют всё. Со стороны Алтая тоже начали копать разрезы. Дальше идет парк Салаир. Может, удастся создать здесь буферную зону, тогда получится их остановить. Ни в коем случае им нельзя давать продолжать разрабатывать, иначе уже встанет вопрос, чтобы убирать деревни, Алексеевку, Апанас и Ананьино. На половине территории Ананьино участки нарезаны, но еще не проданы. Кусок Апанаса тоже попадает под разработку, но пока их сдерживаем.
Обещают многое, мол, у вас нет дороги, мы ее построим. И начали строить — без проекта, без перевода земель. Вот через Листвяги (существующая), а вот через Михайловку, вдвое дальше получается».

Я:

— То есть, вопрос в выживании самих поселков?

С.Ш.:

— Не только, но и возможности здесь любой жизни вообще. Тут не будет ничего ни расти, ни жить. За это и стоим тут…

Я:

— Гагик Сукиасян аргументирует тем, что если не начать добычу, уголь может самовозгореться. Так это или нет?

С.Ш.:

— Да враньё всё это. В 2013 году разрез остановил работу — они что могли, всё выбрали. Вскрытого угля нет. Ну как могут возгореться две пустые ямы, из которых выбрано уже всё? Если добывать уголь, то надо расширять карьер.

Если расширять карьер, то перекопать придётся всё, и место расположения деревень — это ясно из карты.

Вопрос от Сан Саныча:

— Что дымится тут, возле Алексеевки? Это не апанасовский разрез?

С.Ш.:

— Нет, это как раз отвал “Тулеевский”. Сбрасывать начали еще в советское время; когда вскрышные работы ведутся, вместе с породой выбрасывается и первый уголь. А потом, когда добыча уже пошла, неохота было мужикам уголь на погрузку везти, тут же на отвале уголь выгрузил, солярку слил, ну и сменился. Получается, что последние ходки никто не делал, и там смесь из угля и солярки. Когда шла эта самая «прихватизация», стали банкротить все. Появлялись “черные копатели”, но мы их отпугивали. А потом, при Тулееве, когда он разрешил копать всё и везде, сюда свозилось максимум отходов. С этих пор видно там сизый дым. На глубине меньше метра там температура свыше 700 градусов. Мы живем рядом с искусственным вулканом. В рамках рекультивации этого отвала новые хозяева предложили его тушить глиной, выкопанной на разрезах. Они просто уже не знают, как еще сюда залезть. Когда была приватизация, «отвал Тулеева» выдвинули за границы участка, он оказался ничей. На рекультивацию этого отвала они хотят денег побольше. Вот, они составили проект, что якобы его можно глиной закрыть. А глину брать где? — На апанасовском участке. Даже формулировку придумали: ”там склад глины в целике”. Гагик носился с этим проектом по администрациям, но мы тоже выступили с тем, что глину здесь брать не дадим. Под видом рекультивации отвала хотят начать вскрышные работы. Посмеялись: “Там нет угля!” А на что Гагику тогда этот участок нужен? Тут под деревнями пласты идут”.

Сергей вспомнил борьбу с разрезом «Бунгурский-Северный»: “Не давали им двигаться дальше, дежурства установили по деревням. Как заезжала техника — сразу там собирались и выгоняли. Мирошник, на тот момент глава Новокузнецкого района, к которому вход был возможен без пропуска -, запросто общался с гражданами — прямо сказал: “Мне выгодны эти протесты, я с них больше денег поимею”.

Я:

— То есть, протестную деятельность используют, чтобы нагреться на ней?

С.Ш.:

— Ну, если Мирошник использовал это, чтобы как-то помочь району, то собственники разрезов выбивали деньги под предлогом, что “этим троглодитам надо то на одно, то на другое…”, а сами под шумок этими же деньгами карман себе набивали. Сделали, например, забор у нас на кладбище — штакетник и столбы гнилые, а по смете — 600 тыс. рублей. Это был 2011 год, то есть 600 тысяч — это были деньги, не то, что сейчас.

И вот так во всем. Например, мне лично от них ничего не надо, только уйдите отсюда, и всё, дайте нам жить. А некоторые люди считали: “Ну они же для нас что-то сделают”. Два года заключалось соглашение. И за эти два года стало понятно, с кем придется иметь дело. Например, взялись они отремонтировать трансформатор — а они разве электрики? А дорогу отремонтировать — они что, дорожники? Как они нам трансформатор отремонтировали — полдеревни без света сидело, пока не приехали настоящие электрики и не починили. На собрании Мирошник так и сказал: «Как с вами дело иметь, если вы и половины не сделали того, что взялись сделать, а если сделали — то так, что лучше б и не брались?»

Сан Саныч:

— Вот, для общей картины… О сборе подписей, сколько подписей собрали?

С.Ш.:

— 300 подписей под петицией.

Сан Саныч:

— А кто организовывал сбор подписей? Никто не организовывал. Возьмем, например, одну организацию, Комитет Защиты Образования. Они организовывали выступление против дистанционного образования, выступали ранее против гаджетов. Они по всем этим акциям проводили сбор подписей. А потом начались суды против них. Словом, есть люди, которые занимаются сбором подписей. Но центра — такого, чтобы занимался проблемой варварства угольных разрезов, — нет.

С.Ш.:

— Еще не поздно всё это создать. Получается, что вот, Кемерово, юго-западное направление, как раз роза ветров — ни одного разреза, хотя уголь есть. Новокузнецк, юго-западное направление — 7 разрезов, от Степановского до Березовского. Сейчас разрезы, которые вы видели, — это участок Бунгурский-Южный 2, последний клочок, который отделяет череду разрезов от города. Так что город не меньше нашего заинтересован в том, чтобы бороться с разрезами

Я:

— Бытует у многих людей мнение, еще с 90-х, что должен прийти крупный бизнес, создать рабочие места, построить инфраструктуру, дороги, школы, больницы и т.д. Как с этим? Не все же согласны с протестами, есть и соглашатели?

С.Ш.:

— А как же без этого? Есть, например, группа Юрия Бондаря, который раньше поддерживал протесты (депутат совета Загорского сельского поселения, баллотировался от ЛДПР, ранее — от КПРФ; избирался как противник угольных разрезов — прим. ред.). Но он никогда не скрывал, что поддерживает эти протесты для того, чтобы с разрезов побольше выжимать. Сейчас он об этом прямо говорит, например, в интервью “Тайге-инфо”, что, мол, молодцы, подняли проблему на весь мир, но теперь-то надо это использовать, договариваться, они же пойдут на хорошие уступки. И не врет, правду говорит. Сначала, когда Бунгурский-Северный начинали копать, собственники так и говорили: мол, у нас документы все есть, а эти аборигены — пошли нафиг. А когда мы начали выступать — всё, давай с нами разные договорчики пытаться заключить. Ну и Бондарь в прошлом году предложил: ”Давайте выдвинем условия, заведомо для них невыполнимые.” А начинал-то прямо активно бороться, в пример нам его ставили, мол, бороться надо, как Бондарь. Тот, действительно, жег словами: и про то, что дойдет до кровопролития, упомянул прямо на камеру. Но на реальный выход не согласился, испугался, что «закроют». Горенков тогда ему сказал: мол, ладно, нужно, чтобы ты остался на свободе, нас, если что, вытаскивать.

И референдум проводили, и собирались, и полиция разгоняла. А в итоге референдум зарегистрирован не был. А как он может быть не зарегистрирован? Только если сами организаторы не хотят его регистрировать. В общем, Бондарь слил референдум, как и ЛДПРовцы, которые поняли, что протесты — выгодное дело. Сначала приходили к нам из КПРФ, но заявили: “Ребята, мы можем снимать все эти дела, но участвовать нет.” ЛДПР же и митинг организовали. Мы, конечно, сразу условие поставили — никаких флагов, только флаг Кузбасса. А то бы все пришли со своими флагами — не исключено, что и “радужный” бы появился (посмеялся). Митинг был 24 сентября 2017 года, 500 человек. Его особенность была в том, что были представители всего юга Кузбасса, от Белово до Киселевска, а также Прокопьевск, Мыски, Междуреченск. Проходил на площади Общественных мероприятий в Новокузнецке. Единственный раз проводился такого масштаба митинг в центре города. Помню, что сцену нам не дали, типа — на ремонте. Но у нас была трибуна с гербом Советского Союза, вот с нее и выступали.

Еще, про 26 августа 2017 года. Разрез мы остановили, его законсервировали, вроде живем нормально. Но тут появляется техника. Вагончики, экскаваторы… В чем дело? Нам говорят: “Здесь разрез будет”. Как? Что? Смотрю в интернете — оказывается, Ананьевский-Восточный. Захватывает и дорогу нашу, и подстанцию, и чуть ли не «Тулеевский отвал». Спрашиваем — да, будет разрез! У вас, дескать, “… тут проблемы, с дорогой и подстанцией. Мы и подстанцию перенесем, и дорогу новую построим“. Да нам не надо ничего делать, нас устраивают и дорога, и подстанция. Те в ответ: “У нас лицензия, нам государство дало”. Мы – к властям! Те говорят, вроде “ну да, у них все нормально по документам”. Да как нормально-то? Тут и митинг недавно был, организованный ЛДПР в Орджоникидзевском районе в День флага, 19 августа. А что после митинга? Только акции прямого действия. И на 26 августа организовываем блокировку разреза. С 6 деревень вышло человек 400. Приехала полиция, ОБЭП. Требуем у них документы, а те выносят только копию лицензии. А где все остальные, где проект, экспертизы, заключения?.. А нету! Понимаете? Их просто как торпеду пустили — «получится — не получится?». У них главная цель — Ананьевский-Восточный 2. За подстанцией тайга, до Таргая, вся уже нарезана, там чуть ли не 70 млн тонн пласты.

С.Ш.:

— Тогда журналисты нам подсказали форму протеста — чтобы быть, так сказать, «в тренде», а не просто выходить и что-то там требовать. И мы начали придумывать акции. Например, высаживаем деревья. Полиция приезжает — что такое? А мы — деревья садим. Или цветных рыбок в карьер запускаем. Так вот и обратили на себя внимание. Ведь это общая беда юга Кузбасса. Начали налаживаться связи: с Гавриловкой (Степановский разрез), с Менчерепом, в Беловском районе. У них прямо так было: ”Будет здесь разрез! Отдавайте свои паи, мы их выкупаем!” Жители: ”Как разрез?”. Они: ”А вот так! Беловское водохранилище спустим и будем копать.” Люди: ”А мы не хотим!”, и пошли в суд. Тогда в судебном порядке всё решилось, еще в зародыше, на стадии выкупа паев. Хотя нашли они там и коллаборационистку одну, которая паи продавала и расхваливала, что вот, мол, разрез будет, хорошо… Но отстояли через суд. Помогли юристы из “Команды 29”, которые сейчас объявлены иностранными агентами.

В протестных действиях, в их успехе всё на 90% зависит от позиции местных. И не просто сочувствия, хотя и оно нужно — как говорил Ленин, ”без привлечения на свою сторону масс нечего говорить об успехе”. Важны действия. Например, в Гавриловке отвал наваливали прямо на земли сельхозназначения. Директор разреза говорил: “Это временный отвал.” Ха! Временный отвал, это когда снег убирают, и вываливают его где-то, пока не растает. Как отвал может быть временным? Тогда появились у них активисты, связались с нами, и мы вместе решили, что действуем: останавливаем строительство отвала, требуем разбирать его, увозить.Человек 300 быстро собралось, и провели акцию в Гавриловке. Но местные говорили: “А нас всё устраивает! Нам отвал не мешает. Тем более они нам и дороги чистят, и то, и это делают… Чего это вы нас тут решили с разрезом поссорить?”. Группка их активистов тоже раскололась: одни решили идти до конца, добиваясь ликвидации строительства отвала, которых разрез не склонил на свою сторону. Другие стали говорить: ” …так-то да, но пускай они нам тут всё сделают, а потом мы их прогоним.”

Так же и на Березовской дороге — всё зависело от местных. Мы там уже нелепо смотрелись: выходят одни и те же лица с плакатами и что-то там требуют. Так что нужно смотреть по ситуации, и применять соответствующий метод. Хорошая же тогда акция была, вышли с плакатом “Посигналь, если против переноса дороги!”. Я сам пару раз стоял, люди проезжали, сигналили. Дал плакат местным — они даже ни разу с ним не вышли. А если все время я буду выходить за них — одно и то же лицо — люди будут думать, что либо сумасшедший, либо деньги за это платят.

Я:

— То есть все вроде против, но протестует и борется пусть кто-нибудь другой, он молодец, всего добьется, ну а сами — в стороне… Я и на производстве такое встречаю.

С.Ш.:

— Да, именно так. И особенно в рабочей среде.

Затем поделились опытом борьбы на своих рабочих местах. То есть с моей стороны — какая это борьба? Так, лаюсь на заводе время от времени с начальством да с коллегами веду беседы об объединении, организации, коллективной борьбе. Да меня никто не слушает. На что Сергей опять же заметил, что зависит от ситуации и её значимости для коллектива: могут мириться или уже всё, дальше терпеть невозможно. И привел пример со своей работы, когда работал водителем маршрута №58. Когда им завысили план, поставив заведомо невыполнимую задачу и зависимость зарплаты от плана, тогда организовали и профсоюз, и совет маршрута, и даже листок выпускали, ”Вестник маршрута”. Крючкотворы Минюста так профсоюз и не зарегистрировали. Сыграло против и то обстоятельство, что маршрут-то со своими водителями и руководством один, а хозяев автобусов, работающих на нем, много. Например, собирали собрание — а проходило оно в автобусе: еще не явились участники, а автобус уже окружили владельцы на своих машинах и следят, придут ли их нанятые водители на профсобрание.

Возвращаясь к “угольным делам”

Я:

— Ощущается ли поддержка других регионов России? Расскажи о палатке для Шиеса.

С.Ш.

— Было так: на Дальнем Востоке создалась группа “Защитим леса России”. Мы вышли на них через whatsapp. Охват у них пошел большой, не только восточная Сибирь, но и юг Кузбасса. Шиес тоже вошел в эту группу. Даже акции устраивали практически в один день, которые через эту группу организовывались. У нас по случаю была в наличии армейская палатка. В плане взаимопомощи мы ее отправили ребятам. Но они ее бесславно «профукали». Тем не менее потом прислали нам равноценную взамен. Насколько стало известно, тогда дежурили на участке, в лагере, 8 человек. Приезжает полиция, объявляет: ”Придите на место, мы сейчас будем описывать ваше имущество, никто никому ничего не собирается делать!”. Но нет, эти 8 человек в лес дернули. Ладно бы это был партизанский лагерь и занимались чем-то незаконным. Но тут полиция. Нет бы обратить внимание на все нарушения, пускай составят протокол. Но они предпочли просто убежать. А полиция не долго думая снесла лагерь: всё это закопали и водой залили. Ценное имущество, вроде бензопил и тому подобного, описали, остальное — в яму.

Я считаю, что во время протеста так действовать недопустимо. Еще со времен французской революции лозунг един: “Смелость, смелость и еще раз смелость» (Дантон). Так же примерно и на Черемзе было. Палаточный городок, выступления… И так же: ”Сейчас полиция приедет! Что делать?” А что делать? Вот полиция, а вот — нарушения. Наоборот, не разбегаться, а указывать полиции на нарушения, против которых мы здесь и стоим. Была одна провокаторша, говорила: “Вы что, хотите, чтобы полиция приехала и всех повязала?” Да, хотим! Чтоб полиция увидела все нарушения и зафиксировала. И не надо ничего тут бояться. Те даже сами сказали людям: ”Ну всё, это ваш рубеж, тут и оставайтесь.”

Повыступали, послушали речи, а потом народ стал расходиться. “А вы куда?” — ”Ну мы — домой.” То есть как? Вы заняли свой плацдарм, и сейчас расходитесь? Всё, это ваши рубежи, давайте, разбивайте палатки, организуйте посты! Отсюда уходить теперь нельзя. И вот, с одной палатки началось, потом еще несколько поставили. И добились, что здесь погрузки не будет. Но нужно было додавить, бороться против разреза. Если не сделают погрузку здесь — сделают в другом месте. И так и получилось — разрез начал свою работу. Начали подмазываться, волейбольные турниры, детские праздники устраивать.

Затем шорец Алексей Чиспияков и Вячеслав Кречетов, оператор профессиональный, ехали на УАЗах и засняли, как экскаватор перекапывает кандыки (занесенные в Красную Книгу растения). Они просто снимали, комментировали, типа нельзя так, кандыки выкапывают, губят природу. А нужно было сразу останавливать и ту же полицию вызывать. Пусть дальше дело не продвинется, но экскаватор уже будет какое-то время простаивать без работы, а значит — приносить убытки. Какое место самое больное у буржуя? Это его карман. А они поснимали, погоревали над этими кандыками, приходят к машинам — а у них ещё и колеса спустили. И стоит охрана разреза и смеется. В следующий раз у вас ботинки отберут — босиком пойдете? Так что нужно — если борешься — идти до конца, и использовать в борьбе любую мелочь.

Сан Саныч:

— Расскажи о роли партий, которые вам помогали. ЛДПР, КПРФ, может, “Яблоко”…

С.Ш.:

— Реальная помощь, действенная, была только от РКРП. По количеству, конечно, мало, но зато качественно (члены РОТ ФРОНТа и РКРП участвовали в протестных действиях от начала до конца, всегда были в курсе событий, как могли поддерживали протестующих и продолжают поддерживать — прим. автора).

ЛДПР же, представленная Типитиным и Бирлюковым, так прямо и сказали, что политика — это бизнес, нужно с этого выгоду какую-то иметь (типичная политика ЛДПР, и не только её одной — прим. автора). Да, на каком-то этапе — перед выборами — была от них помощь, в организации митингов, например. На тот момент Бирлюков и Типитин были депутатами Горсовета, поэтому решали вопрос с местом проведения, аппаратурой и т.д.

КПРФ тоже — есть нормальные ребята, помощь оказывали, те же выездные круглые столы. Например, организовали такой круглый стол непосредственно на горячем участке, на дороге в Костенково, прямо в поле. Видим, что один БелАЗ встал, второй, развернулись, и уехали. Чтобы круглый стол — и развернул БелАЗы — это надо же постараться!

«Яблоко» тоже — его представители, 5 человек, участвовали в акции по отстаиванию костенковской дороги. А их юрист очень помог в судах.

Я.:

— И последний вопрос. Каким вы видите будущее после победы над этими всеми “разрезантами”? И возможно ли оно без смены социального строя?

С.Ш.:

— Конечно, невозможно без самоорганизации. Мы начинали — уже была какая-то самоорганизация. Начали с кладбища: почему оно не приведено в порядок. Так организовался поселковый совет. Дальше-больше, а тут уже и мы подтянулись с борьбой против произвола “разрезчиков”. Главное — самоорганизация населения!

Тут мы встали и пошли в прихожую встречать: приехал второй важный участник событий — Владимир Горенков. Запись я выключил. И к лучшему. Речь шла о многих вещах, которые пока не хотелось бы публиковать, дабы читатель не сделал скоропалительных, а главное, неправильных выводов. Сначала поговорили, конечно же, о «кузнецких партизанах». Как оказалось, рассказом заинтересовалось издательство из Екатеринбурга; договорились о выпуске книги в бумажном варианте. Ребята дописали кое-какие главы, провели работу над ошибками и теперь ждут ответа редакции. На выходе должно быть произведение художественное, но с использованием документалистики, с датами, названиями и событиями. Рабочее название — “Кузнецкая быль”.

В виде аудиокниги историю решили оформить уже после выхода бумажной. Если, конечно, все будет в порядке, а главные участники протестов, Сергей и Владимир, будут живы и на свободе. Такие опасения небеспочвенны. Сценарий их “посадки” перед ними раскрывали уже не раз. На Сергея было совершено нападение. Жена Сергея показывала СМС-сообщения, которые приходят с неизвестных номеров. В них матерная брань, оскорбления, угрозы, обвинения в “проплаченности”. Но, как и герои их рассказа, они уже привыкли к условиям борьбы, она стала их образом жизни.

— Кто-то сдается, — говорит Сергей, — предлагают многим выкупить участки — и за 5 миллионов, и за 10. Кому-то просто дали 400 тысяч за неучастие, он купил машину, и теперь помалкивает. За разное люди продаются. Мы же, раз решили идти до конца, так и будем идти. Тем более, большинство нас все-таки поддерживает. А раз нам угрожают, избивают — значит, нас реально боятся.

Я не думаю, что смогу снизить интерес к будущей книге, если скажу, что не будет в ней ни хеппи-энда, ни печального конца. События продолжаются. А каким будет итог? Тут как в жизни, у всех есть возможность стать автором и героем книги под названием Борьба.