Распродажа предприятий
Могут ли удачливые покупатели предприятий-банкротов, ранее не имевшие отношения к промышленности, оказаться более эффективными собственниками, чем предыдущие владельцы? Банкротство, которое должно помогать финансовому оздоровлению предприятия и возвращению долгов кредиторам, в России не служит ни одной, ни другой цели. Но, оказывается, есть сторона, получающая профиты от банкротств. Шквал банкротств обрушился на экономику России в докризисном 2006 году: количество решений по делам о признании несостоятельным должником подскочило в 18 раз по сравнению с предыдущим, 2005 годом. 
Ликвидация неэффективных компаний приобрела невиданный размах: по данным Росстата (1, 2), за период с 2005 по 2015 год количество предприятий только перерабатывающей промышленности сократилось на 66 500, и это очень много: за годы Великой Отечественной оккупанты уничтожили вдвое меньше предприятий — 32 000. 
В 2006 году исчезало (в среднем) по 188 производств в день. В этот год закончили свою историю ОАО «Москвич» (более известен как АЗЛК), основанный 1945 году, второй Московский часовой завод «Слава», Орловский завод управляющих вычислительных машин имени Руднева, Йошкар-Олинский велозавод, выпускавший популярные велосипеды «Салют» и «Альтаир», Пермский велозавод и многие другие. Не менее показательна и статистика количества предприятий, работающих в такой чувствительной сфере, как оборона. В 2004 году, когда был подписан Указ президента «Об утверждении перечня стратегических предприятий и стратегических акционерных обществ», в список вошло 514 федеральных государственных унитарных предприятий и 549 открытых акционерных обществ, обеспечивающих «стратегические интересы, обороноспособность и безопасность государства, защиту нравственности, здоровья, прав и законных интересов граждан». Но к концу 2017 года в перечне осталось всего 108 ФГУПов и 44 акционерных общества. «Существующий институт несостоятельности, несмотря на рост количества дел о признании должников банкротами, пока не решает макроэкономическую задачу вывода неэффективных предприятий с рынка, а также не обеспечивает предсказуемого распределения рисков для кредиторов», — считает член совета директоров Института экономической политики имени Егора Гайдара, профессор Александр Радыгин. При этом, по его мнению, массовые банкротства сказались на экономике страны значительно менее других экономический факторов.
Осколки разбитого вдребезги
Эффективность банкротства для кредиторов, увы, не высока, им удается получить чуть более 5% задолженности, а более половины кредиторов вообще не получают ничего. Причину такого положения поясняет член генерального совета «Деловой России» Николай Алексеенко: «В ходе конкурсного производства активы компании оцениваются по весьма заниженным ценам. Это связано с тем, что более 50% компаний входят в процедуру банкротства с дырой в активах. При таких условиях санатору трудно привлечь инвестора по рыночным ценам, поэтому и возникают существенные занижения, что мы и видим из процедур банкротства. Рассчитывать на более «рыночную» оценку имущества здесь не приходится». Зачастую конкурсные управляющие, пытаясь в интересах кредиторов выручить хоть какие-то средства, разбивают имущество предприятий на множество лотов и продают по частям — единый промышленный комплекс попросту ликвидируется. Например, завод «Ливныпластик» был разделен на 13 частей, а Угличский машиностроительный завод — на 15 частей, открытое акционерное общество по строительству и монтажу устройств автоматики и телемеханики на железнодорожном транспорте — на 53 лота в ходе только одних из серии торгов, единственный на Дальнем Востоке металлургический завод «Амурметалл» — на 64 лота. Адвокат Вадим Клювгант утверждает, что институт банкротства крайне полезен и необходим: «Закон позволяет расчищать завалы неплатежей и дает второй шанс добросовестному бизнесу, оказавшемуся в состоянии неплатежеспособности в результате рыночных рисков и неопределенности. Другое дело, когда процедура банкротства используется как способ рейдерства или недобросовестной конкуренции, и тогда банкротство становится «управляемым», «контролируемым» и сопряжено с применением всевозможных серых схем». Но теоретическая ценность банкротства, по мнению Клювганта, реализуется при одном важном условии: «Гарантом справедливости и арбитром должен быть суд, который проверяет и контролирует все ключевые решения в ходе процедуры банкротства. Таким образом, сущностный вопрос заключается лишь в том, есть ли такой суд». Депутат Госдумы Михаил Емельянов более категоричен в оценке эффективности банкротств: «Это процедура не оздоровления, это процедура уничтожения предприятий. Ее применение подрывает промышленный потенциал России. И я не говорю о криминальных схемах, возможности злоупотреблений заложены в самом законе. Результат — абсолютно законное уничтожение предприятий».
Банкротный шопинг
Должники и кредиторы от применения закона не выигрывают, но есть несколько неожиданный слой выгодоприобретателей.
Обычно предприятия-банкроты превращаются в нечто подобное
В новогоднюю ночь, едва пробили куранты, предприниматель, до того торговавший женским бельем, купил себе завод за 19 млн рублей. В ноль часов двадцать минут 1 января 2018 года торги по продаже достаточно крупного предприятия — 15 гектаров земли в одном из районов Брянска — были закрыты. Кроме завода в лот входил портфель дебиторской задолженности на 320 млн. Удачная ночная покупка (а начальная цена завода, основанная на рыночной оценке, превышала 110 млн) — не мошенничество, а грамотное применение закона «О банкротстве». Подобные удачные приобретения не исключения, а тенденция. В Орле 30 января нынешнего года частное лицо приобрело 1379 кв. м «банкротной» недвижимости в центре города по цене ниже 4000 рублей за «квадрат» (рыночная цена площадей в этом же знании — более 15 000 за квадратный метр). Приятным дополнением к недвижимости стали входящие в лот пять станков для обработки алмазов и прилегающий к зданию участок в 900 кв. м. Все имущество досталось жителю Москвы за 5,3 млн, хотя по мнению орловских журналистов, АК «АЛРОСА» планировала выкупить свою обанкротившуюся «дочку» — «Орел-АЛРОСА», занимавшуюся огранкой бриллиантов, за 25 млн рублей. Вот еще примеры удачных покупок: житель Читы приобрел за 16,5 млн 5,6 гектара земли в городе вместе с расположенным на нем имущественным комплексом производственной базы обанкротившегося строительного управления Сибирского военного округа, а челябинец купил за 11 млн маслозавод Федеральной службы исполнения наказаний, расположенный в Саратовской области. Пермячка за полтора миллиона забрала имущество забайкальского ЗАО «Мостостроительный отряд», оцененное в 31,5 млн. Частное лицо приобрело за 1,4 млн в подмосковном Домодедово здание площадью 712 кв. м (при оценочной стоимости в 15 млн). Другой частник купил Ключанский спиртзавод в Рязанской области (а это участок в 13 гектаров со строениями) за 718 000 рублей при оценке имущества в 18 млн. Вряд ли стоит надеяться, что удачливые покупатели, ранее не имевшие отношения к промышленности, окажутся более эффективными собственниками, чем предыдущие владельцы. Но приобретенное по явно заниженной цене имущество предоставляет возможность слегка нажиться на перепродаже. Таким образом, развалившиеся крупные предприятия превращаются в «кормовую базу» для «маленьких людей», использующих недостатки закона «О банкротстве».