Олег Комолов о малом бизнесе

От редакции. Представляем текст нового видеоролика Олега Комолова, экономиста, кандидата наук и члена партии РОТ ФРОНТ. Объяснения сопровождаются диаграммами и другим иллюстративным материалом, который предоставил автор. Данный материал весьма полезен в просветительских и пропагандистских целях.

Всем привет!

Вот люблю я либертарианцев и ничего не могу с собой поделать. Нередко это искренние, идейные ребята, эдакие утописты 21 века, от всего сердца желающие обществу освободиться от угнетения и принуждения. Цель действительно прекрасная, но вот методы её достижения, как вам сказать, ну ни в какие ворота.

Отдать экономику на откуп свободному рынку и ждать всеобщего процветания — это где-то то же самое, что перестать пропалывать грядку с петрушкой: пусть открытая конкуренция с одуванчиками сама определит сильнейшего.

Героем нашего сегодняшнего ролика будет блогер-либертарианец Григорий Баженов. Месяц назад он выпустил занимательный материал, в котором ответил на критику Василия Садонина с канала «Выход Есть» о влиянии частной собственности на научно-технический прогресс.

Кроме прочего, Григорий самоотверженно встаёт на защиту малого бизнеса, пытаясь разоблачить тезис проклятых марксистов о немедленном, окончательном и бесповоротном исчезновении малого бизнеса с экономической карты современного капитализма.

К слову, хочу заметить, что никто из известных мне представителей марксизма не делает таких утверждений. Малому бизнесу, его перспективам и роли даётся иная, куда более комплексная, оценка, чем простые предсказания скорой смерти. Но об этом чуть позже. Пока же хочу заметить, что столь ревностное отношение либертарианских апологетов капитализма к критикам малого предпринимательства имеет под собой серьёзную идеологическую почву.

Растущие неравенство и несправедливость, кризисы, безработица, инфляция и войны — всё это можно простить капитализму во имя великой мечты: иллюзорной возможности самому приобщиться к среде рыночных атлантов.

В этой модели малый бизнес играет очень важную роль имитации социальных лифтов. Нашёл на улице грязную картофелину? — Помой, продай, купи две, потом четыре. Крутись, будь предприимчивым и креативным, и тогда рынок непременно вознаградит тебя, а твоя лавчонка по перепродаже китайских флешек превратится во второй Wallmart. Ну смог же Генри Форд превратить гаражную мастерскую в завод, а Марк Цукерберг в перерывах между университетскими парами создать крупнейшую социальную сеть. Не получилось? Прогорел? Кофейню вытеснил Макдональдс, а шаурмечную отжали бандиты? Сидишь по шею в долгах, а приставы уже торопятся унести из дома унитаз? – Не переживай, ты всегда можешь вновь попытаться стать членом респектабельного клуба бизнесменов. Самолёт же не с первого раза полетел.

В общем, если выдернуть из правых идеологических конструкций идею о мессианской роли интрапренёрства, она начинает немедленно рушиться на глазах, теряя привлекательность в глазах общества.

Но ближе к делу. Говоря о малом бизнесе, его состоянии и перспективах, необходимо принять во внимание важное свойство капитализма, которое выражается в законе накопления капитала, т.е. превращения в капитал прибавочной стоимости — разницы между той стоимостью, которую своим трудом произвёл наёмный работник, и тем её эквивалентом, что он получил от собственника предприятия в виде заработной платы. Иными словами, прибыли капиталиста.

Накопление капитала является одновременно процессом воспроизводства материальных благ и капиталистических производственных отношений. Движущие силы накопления капитала — погоня капиталистов за максимальной прибылью и конкуренция, которая принуждает инвестора увеличивать масштабы производства для сохранения своих позиций на рынке. Это требует расширения капитала, т.е. накопления.

Науке известные две основные формы накопления. Первая – концентрация капитала, то есть покупка капиталистом новых станков и зданий. Вторая – централизация капитала. Она проявляется в форме слияний и поглощений, когда, например, крупная компания разоряет и присоединяет к себе мелкого конкурента.

Количество таких сделок в мире выросло в 20 раз за последние 35 лет, а их суммарная стоимость относительно мирового ВВП увеличилась с 2,5% до 5%. Любопытно, что именно централизация капитала является сегодня господствующей формой накопления.

Если в 1985 году издержки на внутренние инвестиции и поглощения в американской экономике были почти равны, то в 2019 году бизнес потратил в три раза больше средств на присоединение других компаний, чем на создание новых производственных мощностей. И это не удивительно, поскольку всякий капиталист стремится подчинить себе рынок, завоевать на нём господствующее положение. Ограничение конкуренции даёт возможность компании на постоянной основе продавать товар по цене выше стоимости, аккумулируя монопольную сверхприбыль.

Накопление капитала неизбежно ведёт к укреплению могущества крупнейших компаний. Так, среди всех предприятий обрабатывающей промышленности США с активами более 250 тысяч долларов 90% активов и извлекаемой прибыли приходится на долю гигантов – компаний с активами более 1 млрд долл.

И так обстоят дела не только в обрабатывающей промышленности. Оптовая и розничная торговля, добыча полезных ископаемых, услуги, связанные с научной, инженерно-технической и профессиональной деятельностью, и особенно сектор IT – везде доминирование крупнейших фирм видно невооружённым глазом.

Не удивительно, что такое положение дел ведёт к монополизации экономики.

Этой проблеме посвящено исследование, которое в 2019 году было проведено компанией Барклайс, к слову, одного из крупнейших в мире финансовых конгломератов.

Авторы доклада отмечают рост концентрации нефинансового сектора экономики США через индекс Херфендаля-Хиршмана, который определяется как сумма квадратов долей продаж каждой фирмы в отрасли. Чем он выше, тем более монополизированным является рынок.

В американской экономике данный индекс постоянно растёт и в 2011 году пересёк отметку в 1000 пунктов. Она является пограничной между конкурентным состоянием рынка и его переходом к олигополии — такой формы рыночных отношений, где отрасли оказываются поделены между несколькими крупными компаниями.

Существует множество экономических моделей, которые показывают, что в условиях олигополии фирмам даже не обязательно вступать в картельный сговор друг с другом, чтобы максимизировать прибыль, ущемляя общественные интересы через завышение цен, снижение качества товаров, лоббирования своих интересов в органах государственной власти.

Вопреки популярному либеральному мифу сам рынок не способен преодолеть проблему монополизации: барьеры для входа в отрасль становятся слишком высокими, а у компаний-лидеров в распоряжении оказывается множество инструментов подавления мелких конкурентов. Тогда в игру по идее должно вступать государство, принимая меры антимонопольной политики.

Однако вся история неолиберального этапа в развитии капитализма была связна с экономической либерализацией, т.е. значительным снижением регулирующей роли государства.

Как видно из доклада Барклайс, количество антимонопольных дел, инициируемых правительственными органами, сократилось за 30 лет в два раза – с полутора тысяч до 700 в год.

И в целом это не удивительно. Искусственно сдерживать процесс накопления капитала — значит лишать рыночную экономику одного из главных источников её роста. И это хорошо видно на примере американского банковского сектора. После Великой депрессии принятый в 1933 году в США закон Гласса-Стигола запрещал слияние коммерческих и инвестиционных банков. В 1956 г. поправка Дугласа к Закону о банковской холдинговой компании лишила банки возможности поглощать конкурентов, расположенных в других штатах. Кроме прочего, таким образом государство искусственно поддерживало конкуренцию в финансовом секторе.

Однако после того, как западный мир попал в ловушку стагфляции, а рентабельность капитала в США упала в три раза в сравнении с послевоенным уровнем, американские власти отказались от этих мер, приняв целый ряд законов, дерегулирующих отрасль.

В результате за следующие 30 лет количество американских банков сократилось с 14 до 4.5 тысяч, то есть в три раза. В результате в экономике США образовались гигантские финансовые корпорации, среди который пятёрка крупнейших контролирует без малого половину активов всего банковского сектора: 10 триллионов долларов. О проблемах монополизации банковского сектора посмотрите один из наших старых роликов.

Доклад Барклайз констатирует: накопление капитала приводит к снижению конкуренции в американской экономике.

Специально разработанный компанией индикатор конкурентности уже много лет находится в зоне отрицательных значений. Эти процессы коснулись не только производства и финансов.

Отдельный акцент авторы доклада делают на снижение конкуренции в информационной сфере.

Господство крупнейших средств массовой информации, выражающих интересы финансовых и промышленных групп, искажает новостную повестку, манипулируя общественным сознанием.

В целом авторы доклада дают весьма точную оценку проблемы монополизации, фактически повторяя тезисы, сформулированные в марксисткой политэкономии. Монополизация не является ни добром, ни злом. Это объективное свойство рынка.

С одной стороны, экономика становятся более концентрированной из-за технологий, которые позволяют наиболее производительным компаниям отвоевывать долю рынка у наименее продуктивных и выступать тем самым значимым источником прогресса. С другой стороны, обретение рыночной власти даёт в руки гигантам инструменты угнетения общественных интересов. И разрешить это противоречие, оставаясь в рамках рыночной экономики, просто невозможно.

Но вернёмся к малому бизнесу. Стоит ли говорить, что его роль как генератора добавленной стоимости и создателя рабочих мест в условиях монополизации экономики постоянно сокращается. В этом вынужден признаться и сам Григорий.

Характерно, что процесс рыночной концентрации проявляет себя и в среде самого сектора СМП.

Всё большая часть рабочей силы в США приходится на средний бизнес, который вытесняет с этой поляны более мелких конкурентов. В 2017 году его доля достигла уровня в 55%.

«Но, может быть, Штаты — это такая «аномальная аномалия», а, например, в ЕЭС всё иначе? Да ничего подобного! По данным Еврокомиссии, целых 99% компаний в ЕЭС — это малый и средний бизнес. При этом, 9 из 10 — это микропредприятия с численностью менее 10 человек. Малый и средний бизнес «генерят» 56% добавленной стоимости»,- говорит Г. Баженов (37:03-37:26).

Вот люблю я такие аргументы. Подумать только, 99% компаний относятся к малому бизнесу! Но уже в следующем предложении мы узнаём, что эти 99% создают лишь 56% ВВП. А это означает, что всего 1% европейских компаний производит 44% добавленной стоимости.

Что же касается монополизации, то в последнее десятилетие она действительно проникала в европейский рынок значительно медленнее, чем в американский.

Доля четырёх крупнейших компаний в промышленности Германии даже немного снизилась, хотя в Испании, Франции и Италии росла. Но это и не удивительно, если принять во внимание вялый экономический рост, высокую безработицу, долговой кризис и бюджетные дисбалансы, которые преследовали европейскую экономику с 2008 года. Но вот что касается банковской системы, здесь европейские капиталисты не отстают от своих американских коллег.

В Дании, Эстонии, Греции, Хорватии, Нидерланах, Пртугалии, Финляндии индекс Херфиндаля-Хиршмана в финансовом секторе превышает отметку в 1000 пунктов. А по доле активов, принадлежащих 5 крупнейшим банкам, 23 европейские страны опережали Соединённые Штаты.

В Европейском союзе вопросу поддержки малого бизнеса уделяется особое внимание. Ему отводится важная социальная функция. В условия затянувшейся стагнации он помогает европейцам решать проблему занятости и защитить общество от губительных последствий безработицы, таких как рост преступности, самоубийства, демографические дисбалансы. Индивидуальное предпринимательство позволяет наименее защищенным слоям населения (пенсионерам, инвалидам, матерям-одиночкам, мигрантам) улучшить свое материальное положение. В США предпринимательство без найма рабочей силы становится все более популярным среди граждан пенсионного возраста.

Большую роль малый бизнес играет в нищих, отсталых странах, позволяя местному населению свести концы с концами. Кстати, ролик о такой стране мы недавно публиковали на канале.

Однако это преимущество малого предпринимательства имеет и обратную сторону медали. Большая часть человеческого потенциала в сфере малого предпринимательства задействована в архаичных формах хозяйствования, представляющих наиболее отсталую и консервативную часть экономики, раннеиндустриальные, а то и доиндустриальные технологии, такие как частный извоз, мелкая торговля и общепит, ремесло, бытовые услуги и т.д.

Когда я готовился к этому выпуску, мою голову никак не покидала мысль: зачем я всё это рассказываю, ведь всё это ясно как божий день. Ну почему Григорий прежде, чем браться за критику, не посмотрел мой давнишний ролик про мифы о малом бизнесе, где я приводил немало эмпирических данных, которые, как минимум, надо принимать во внимание. Оказалось, всё-таки посмотрел, но продолжает стоять на своём.

Г. Баженов: «И совсем немного про графики Олега Комолова… Ну пересчитайте Вы уровень инновационной активности компаний на одного сотрудника по размеру предприятий! И поймите уже, наконец, тезисы Баумоля!» (видео, 43:41 — 44:07)

А давайте посчитаем, почему бы и нет. Но сначала обновим приведённую диаграмму, на основе более свежих данных за 2017 год.

Здесь сохраняются те же закономерности, то есть положительная зависимость между размером компании и уровнем её инновационный активности. Однако для того, чтобы определить её удельный уровень, нам понадобятся другие данные из статистики Национального научного фонда при правительстве США — количество патентов, полученных компаниями разных весовых категорий.

Результаты исследований показывают, что из 152 тысяч патентных заявок на крупный бизнес пришлось 126 тысяч или 86%. Соответственно, на малый и средний бизнес лишь 14%. Кроме того, заявки сильно разнились по качеству. Так, для малого и среднего бизнеса, численностью штата от 10 человек, одобрены были менее половины заявок – 42%, в то время как крупного — 72%, А итоговое количество полученных патентов соотносится как 9 к 1 не в пользу малого и среднего бизнеса.

Зная количество работников, занятых в каждом из сегментов, можно рассчитать удельную величину выданных патентов. Итого у предприятий малого и среднего бизнеса на 10 тысяч занятых приходится 2,3 патента. У крупных компаний — 14, то есть в шесть раз больше.

Впрочем, и сами запатентованные изобретения имеют разную степень важности для отдельной отрасли и экономики в целом. Главным источником значимых инноваций — тех, которые существенно повышают производительность труда или дают рынку принципиально новый товар, – являются, внезапно, крупные компании.

Для них эта доля превышает 2/3 всех патентов. А вот у предприятий малого и средний бизнеса каждый третий патент отнесён статистикой к категории малозначимых. Следствием этого является и более высокая производительность труда в крупных компаниях по сравнению с малым бизнесом.

Кто-то ожидал иных результатов? Серьёзно? В условиях, когда 87% финансирования научно-исследовательской деятельности приходится на компании из области крупного бизнеса. Они же являются ключевыми исполнителями государственных контрактов.

Так, в 2019 году на первую сотню компаний пришлось 55% всех средств американского правительства, выделенных на закупки. Ключевыми заказчиками выступили структуры вооружённых сил США. Например, Локхид Мартин – лидер мирового рынка вооружений – заключил с государством контрактов на 120 млрд долл., а Боингу досталось 58 млрд долл.

В общем, спор о малом бизнесе можно вести бесконечно, особенно, когда твой оппонент полемизирует не с тобой, а с соломенным чучелом, которое он наделяет удобной для критики точкой зрения. На самом же деле ни Маркс, ни современные представители политической экономии не утверждают, что малый бизнес в один момент исчезнет, полностью растворившись в крупном. Эта мысль столь же ошибочна, как и идея ультраимпериализма Карла Каутского, в соответствии с которой монополизация экономики приведёт к появлению одной всемирной мегакорпорации.

Малый бизнес будет, конечно, последовательно вытесняться из рыночного процесса, оставляя за собой лишь те ниши, которые не являются достаточно привлекательными для крупных игроков. Государства с более развитой социальной политикой будут разными мерами искусственно поддерживать малый бизнес на плаву для сглаживания социальных противоречий. Малый бизнес продолжит выполнять роль планктона, кормовой базы для крупного бизнеса, а сторонники радикального либерализма будут и дальше рассказывать обществу наивные сказки о всесилии рыночной руки.