От редакции: сегодня мы публикуем рассказ нашего сторонника Романа Ударцева. Это — художественное произведение, однако в центре внимания автора в нем оказался обычный человек, не задумывающийся о высоких материях. Скорее всего, в его образе многие читатели нашего сайта, к сожалению, узнают кого-то из своих знакомых. Классовое сознание главного героя спит глубоким сном, как и у многих граждан нашей страны… Улыбка Гриши напоминала средневековые, разрушенные временем, стены. По бокам оставалось несколько башен, а серёдка-стена обвалилась и лишь пеньки на валах десен напоминали о бывшем величии. Впрочем, Гриша этого не стеснялся и улыбался часто и с охотой. Да и вообще был человеком веселым и жизнерадостным. Кроме тех случаев, когда страдал от похмелья. Сказать, что Гриша работал, все равно что промолчать. Нет, уважаемые, гражданин ишачил! После того, как он отработает смену стропальщиком на местном ЖБК, он приходил к нам и таскал мебель. При своем невысоком, сто шестьдесят восемь сантиметров, росте он показывал чудеса силы и упорства. Начальник, здоровенный бугай, который регулярно посещал спортзал и очень гордился своей физической формой, сдувался на третьем-четвертом этаже, а Гриша продолжал переть диван на девятый этаж без лифта. Ну разумеется, он при этом матерился так, что покраснеет сапожник, но все равно пер. Двужильный товарищ. Начальнику он приходился родственником, то есть был братом его сожительницы. Такие сомнительные родственные узы освобождали начальствующего даже от признаков уважения и минимума культурной речи. Он Грише хамил и унижал при других работниках. Тот терпел. Это было странно, потому что мужик был тертый жизнью. Стоило ему раз-другой перехлестнуть, и шкаф-начальник быстро бы пришёл в чувство. Как известно, спортзалы в драке не помогают. Но Гриша молчал. Я удивлялся и спрашивал, зачем ему такая подработка. Нет, право слово, работа – не сахар, а подработка — еще хуже. За каждую копейку приходилось устраивать спектакль, чтобы у начальника забрезжили остатки рассудка (нет, не совести, что Вы!), и он заплатил хотя бы крошечную зарплату. Конечно, Гриша пил. Впрочем, любого человека, что может месяц-другой оставаться трезвым, нельзя назвать алкоголиком. Никакой физико-химической зависимости у него не было и в помине. Нет, просто накатывало на человека отчаяние, и он напивался. Начальник делал вид, что злится, хотя именно периодические запои Гриши и давали ему власть над ним. Как-то Гриша закодировался и не пил полгода. Растерянный начальник жаловался мне, мол, только хуже стало. Конечно, работник же стал требовать зарплату, человеческого отношения и прозрачности в начислении денег. Жуткое дело! Иногда выходило безобразно. Подружившись с обстрельщиком, Гриша склонял последнего к пиву и отдыху, а не ночной сверхурочной работе. Обстрельщик, к слову, тоже работал грузчиком в столовой, а ночами приезжал делать диваны, чтобы прокормить троих детей. Тогда жизнь в цехе замирала. Начальник бегал и матерился, порой ему самому приходилось работать (что ужасно!), и диваны выходили у него кривоватые, с родимыми пятнами отвыкших от работы рук. Виновата, разумеется, в этом была швея – плохо сшила. Ну не может же их сияющее величество, посещающее спортзал и слушающее «Эхо Москвы», быть криворуким пристрельщиком! Была у Гриши и любовь. Называть его барышню милой девочкой довольно сложно. Нет, мадам прожила тяжелую жизнь и так же не брезговала алкоголем. Впрочем, Грише было с ней хорошо. Хотя он и ворчал на нее по телефону. Та, как любят дамы, звонила в самый неподходящий момент, чтобы выяснить, любит ли ее избранник. Избранник в этот момент мог волочь кресло на шестой этаж по лестнице, потому что роскошная мебель не влезает в лифт. Девочкам может быть удивительно, но в такие минуты мальчики ненавидят вообще все мироздание, включая своих возлюбленных. При всем этом Гриша не был человеком мрачным. Любил пошутить, рассказать анекдот или байку. Обожал рассказывать, как он в девяностые таскал в Вологду запчасти от электроники и собирал уже здесь магнитофоны. С тем же весельем и бесшабашностью он рассказывал, как его кидали на деньги, и он, чуть не пешком, возвращался домой с пустыми карманами. Полностью повторяя убежденность американских бомжей, он был уверен, что лишь случайность не дала ему подняться в «святые» девяностые. С тоской припоминал, что был на побегушках у местного авторитета и даже возил энные суммы денег для последнего. К сожалению, там не срослось, не получилось. «Споткнулось счастье», — считал Гриша. Теперь остались съемные квартиры: семейное жилье отобрала бывшая жена, а потом с родительской квартирой обманула сестричка. Так что своего угла у мужика не было. Заманчивую морковку на сей счет повесил перед своими работниками хозяин ЖБК – десять лет отработаете, мол, за копеечную зарплату и дадим квартиру в ипотеку с низким процентом. Я понимал, что это обман, но лишать Гришу надежды не решался и молчал на этот счет. А пока Гриша балансировал между здравым смыслом и алкогольной комой. Жизнь, неласковая для него, периодически врывалась и объясняла мужчине, где его место в пищевой цепи. Тогда он уходил в запой, чтобы не помнить, чтобы не знать, чтобы не предчувствовать приближающейся старости. В свои сорок восемь он даже был благодарен повышенному пенсионному возрасту. Теперь он точно не доживет до пенсии. Умрет раньше. Все будут рассказывать: «он же пил», и плевать, что умрет он от тяжелой работы и невыносимой жизни. Окружающие, а особенно те, кто паразитируют на нем, уже придумали оправдание. Гриша их не разочаровывает – пусть от водки. Ерунда ведь. Что остается у человека от промотанной жизни? Стакан и тяжелая работа. Да и спасибо никто не скажет…
Роман Ударцев
