Белки в колесе

От редакции. Среди российских трудящихся ходит афоризм: в молодости ты гробишь своё здоровье, чтобы заработать деньги… чтобы в старости потом тратить эти деньги на здоровье. Да, жизнь миллионов наших сограждан напоминает замкнутый круг. «Каждый день Юрок просыпается и едет на работу, чтобы заработать деньги на проезд на работу на завтра…» Мы публикуем очерк об обычной встрече обычных людей, каждый из которых крутится в своём колесе. Возможно, многие наши читатели узнают в главном герое себя. — …Привет! Жму мокрую от дождя руку своего институтского товарища. С Сергеем мы вместе учились на историческом, вместе же и выпускались. Собственно, со дня выпуска я его и не видел. — Как дела? – дежурно продолжаю я приветствие. Сергей в ответ лишь машет рукой: — А… Кручусь, как белка в колесе. «Как белка в колесе» — расхожий штамп. Расхожий, потому что типичный и очень точный. — Откуда двигаешь? – спрашиваю я, поёживаясь из-за попавшей за ворот холодной дождевой капли. — От ученика. Репетиторствую по истории. А что делать… — Серёга многозначительно разводит руками в стороны. Действительно, делать нечего. Я вот тоже иду от ученицы. ЕГЭ по обществознанию приближается неотвратимо, и для неё это словно бич божий. — Время есть? – я киваю головой в сторону призывно подсвеченного входа в какой-то бар. – На улице мерзко, а поговорить охота. Сергей секунду колеблется, затем машет рукой. Это теперь видимо его любимый жест. Впрочем, мой тоже. — А… Пошли. Заходим в зал. «Что ж, по крайней мере, здесь тепло и сухо», — думаю я, стараясь не обращать внимания на режущую слух «попсу», которая, кажется, заполняет собой всё пространство внутри бара. Мы занимаем столик у окна, снимаем промокшие насквозь куртки и вешаем их на изогнутые спинки стульев. В зале почти никого нет: только в противоположном углу сидит компания молодых людей с пивом, поглощённых созерцанием какого-то спортивного состязания по ТВ. Одного из них я знаю – художник. «Спивается творческая интеллигенция», — констатирую я про себя. И сам тянусь за барной картой лежащей на столе. Пока ждём официантку, болтаем о нашем житье-бытье. Выясняется, что Сергей работает учителем истории и обществознания в одной из брянских школ. — Как зарплата? – я решил сразу о наболевшем. Сергей машет рукой, кривясь куда-то в сторону: — Пятнадцать «чистыми». Пятнадцать, значит. У меня меньше. Впрочем, мне и легче. Сергей, как у нас говорят, «из района»: приехал в Брянск учиться и остался в городе. Это-то понятно: в деревнях и районных центрах работу найти ещё сложнее, чем у нас. В Брянске наверняка снимает квартиру. — Квартиру снимаешь? Сколько обходится? — Шесть тысяч плюс коммуналка, – следует ответ. – В общей сложности восемь пятьсот. Ясно. Больше половины зарплаты уходит на оплату жилья. А ведь нужно ещё питаться, оплачивать проезд, покупать литературу, одеваться, в конце концов. Негусто в остатке… Наконец к нам подходит официантка. Миловидная блондиночка лет двадцати в рубашке в крупную клетку – это униформа здесь такая. Читаю имя на бейдже: девушку зовут Мариной. А в уме почему-то проносится только одно слово – «филфак». Да, вот и ещё один кандидат в многомиллионную армию менеджеров по продажам. Мы делаем заказ, который девушка старательно записывает в блокнотик, предлагая дополнить заказ то тем, то этим. Мы от всего отказываемся и просим принести счёт сразу вместе с нашим заказом. — Скажите, — останавливаю я вопросом уже готовую отойти от нас Марину, — Вы случайно не на филфаке учитесь? — Нет, – официантка удивлённо смотрит на меня, – в Плехановском. Обознатушки. — Жаль, – это слово я и Сергей произносим одновременно. Не знаю почему, но истфаковцы тяготеют к «филологиням». По крайней мере, в Брянске прослеживается такая закономерность. Впрочем, сейчас не об этом. Или об этом? — Не женился ещё? – задаю я вопрос, провожающему глазами Марину Сергею. — Ты рехнулся? И куда мне с женой? И это верно. Болтаться с супругой по съёмным квартирам – удовольствие ниже среднего. Ну, допустим, вдвоём ещё можно как-то устроиться. А если дети? Тогда ипотека. А это значит, что нужно накопить на первоначальный взнос, а потом ежемесячно отдавать банку львиную долю своих доходов. В общем, как в той старой шутке: «Вы накопили миллион? Поздравляем, Вы стали участником программы доступное жильё!» — Да дело даже не в этом, – Сергей продолжает развивать свою мысль. — В принципе, устраиваются же как-то люди. Но чтобы жениться нужно найти того на ком жениться. А у меня времени на поиски нет. Да, и у меня такая же ерунда. Так что, простите нас, уважаемый Дмитрий Анатольевич, придётся Вам ещё какое-то время подождать, пока мы сможем внести свой вклад в исправление демографической ситуации в стране. Несколько минут мы молча потягиваем пиво, сосредоточенно грызя сухарики. Вдруг Сергей как-то недобро усмехается: — Скажи, – он наклоняется чуть-чуть вперёд, обращаясь ко мне через стол, – какого чёрта мы вообще попёрлись на истфак? Вопрос, конечно, риторический. «Попёрлись», потому что хотели. Да и дело, разумеется, не в истфаке. Можно подумать, что другим легче. Сейчас всё определяют не образование и даже не выбранная специальность, а знакомства, «блат», связи, деньги. Никого не удивляют юристы, продающие в магазинах бытовую технику, или экономисты, торгующие сотовыми телефонами. Одна моя знакомая «филологиня» фасует кур на птицефабрике. Другая – торгует парфюмом в модном бутике. Зарабатывает, кстати, побольше нашего. Видимо, сейчас, это нужнее. Хотя, если мерить всё этой меркой, то ещё нужнее футболисты, получающие миллионные гонорары за то, что пинают мячик по полю. Но есть и обратная сторона медали. Из тех, кто учился с нами, только ничтожное меньшинство всерьёз хотели связать свою жизнь с образованием или наукой, остальные учились лишь ради этого фетиша – картонки, называемой дипломом о высшем образовании. И только ради самой этой картонки. «Потому что надо». Ничего удивительного: сейчас образование – это продукт, который продают и на который нужно обеспечить спрос. И его обеспечивают, вбивая в голову мысль, что «только высшее образование сделает вас конкурентоспособными на рынке труда, откроет широкий спектр возможностей и обеспечит карьерный рост». А потом – фасовка кур… Да и я после универа чем только не занимался. Даже грузчиком на оптовом складе поработать успел, пока, наконец, не нашёл себе место. Всё-таки мне и Сергею повезло: мы хотели работать, и мы работаем по специальности, которую выбрали, и занимаемся тем, чем всегда хотели заниматься. — Да уж, повезло, так повезло, – отзывается Серёга. – То-то я сам себе завидую. Может быть, он и прав. Завидовать вроде нечему. Блестящих финансовых перспектив, видимо, не ожидается. Да и нужно ли их ожидать? Как там говорил наш премьер? «Учитель – это призвание, а если хотите деньги зарабатывать, есть много мест, где это можно делать». Что-то вроде этого. В общем, раз призвание, раз вы сами выбрали судьбу учителя, то и жаловаться нечего, и зарплату нормальную требовать грешно. Удобная позиция. Даже с некоторым вызовом и благородным негодованием. Мол, а как же подвижничество и служение высшим идеалам?! Негоже, мол, педагогу думать о меркантильных интересах. Это политику можно, а педагог – это ведь сеятель «разумного, доброго, вечного». Видимо, это наша вина, что мы не можем или не хотим заниматься чем-то другим. Например, тем же бизнесом. И, знаете, в этом даже есть своя логика. В буржуазном обществе господствует буржуазия, она, а не кто-то иной, – «честь, ум и совесть нашей эпохи». И те, кто не входит в её круг, по умолчанию оказываются в рядах людей второго сорта. И обеспеченность их (т.е. нашей) жизни зависит лишь от того, насколько мы нужны буржуазии, насколько мы можем быть ей полезны. А зачем ей та же история? Нет, конечно, есть те, кто может и историю поставить на службу её интересам. И это, кстати, неплохо оплачивается. Но не всем это подходит. Да и вряд ли уровень школьного учителя позволяет это сделать. Поэтому наш удел – «служение», «жертвенность» и «подвижничество». А может это и к лучшему. Вот и художник, говорят, должен быть голодным. Кстати, о художниках…. Смотрю в тот угол, где заседает мой старый знакомый. Творческая интеллигенция, по всей видимости, уже находится в состоянии глубокой и искренней любви ко всему человечеству. Ну, если и не ко всему, то уж к своему ближнему точно. Завидую я ему. Мне-то завтра на работу. Собственно, мне каждый день на работу. Пять дней пашу на основной, а на выходных – репетиторствую тех, кто валял дурака в течение одиннадцати лет. — Да, приходится выкручиваться. Жить-то надо, – сочувственно поддакивает Серёга. – Хочешь не хочешь, а приходится пахать. Что поделаешь, раз мы сами выбрали этот путь. Как там у классика? Свобода – это осознанная необходимость, – последнюю фразу он цедит сквозь зубы. А вот это он зря. Пожалуй, диалектика свободы и необходимости лучше всего воплощается в свободном труде: труде, который становится необходимым как воздух, потому что является осознанной потребностью самого человека, труде, который позволяет ему развиваться, выразить самого себя, реализовать свои способности. Необходимость – это не принуждение. Мы же именно вынуждены «крутиться». Если верно помню, на языке науки это называется экономическим принуждением. А на обычном языке, куда точнее – принуждением голодом. И места свободе здесь нет. Её ещё только предстоит завоевать. Делюсь этими рассуждениями с Сергеем. В ответ, он только снова машет рукой. — Вечно ты со своей пропагандой. Ну, вечно так вечно. Тем временем пиво кончается. Пора расходиться. Расплачиваемся с блондиночкой из Плехановского и выходим на улицу. Дождь по-прежнему льёт, как из ведра, даже стал ещё сильнее. Мерзость. — Ну, ладно. До встречи! – протягиваю Сергею руку на прощание. — Ага. Ты держись там. Удачи, здоровья, хорошего настроения, – популярная шутка в нашей среде. Прощаемся и расходимся в разные стороны, чтобы завтра снова начать вертеться, как белки в одном гигантском колесе. День за днём, неделю за неделей…

Иван Томов

От редакции. Как жить дальше? Крутиться до конца дней? Или разорвать порочный круг, сломав систему, которая загоняет нас в колесо?